Алмазная пыль  - Анастасия Логинова

Ошибка условной гувернанточки в том, что нет никакой ранимой души. Есть только грубиян с кучей комплексов, которые он умеет разрешать лишь за чужой счет.

Если я соглашусь играть в игры барона фон Гирса, то горячо об этом пожалею…

Из здания фабрики я вышла на ватных ногах. У меня раскалывалась голова еще посильнее, чем когда меня переехали на авто. Странное дело, фон Гирс вроде комплимент сделал – а у меня было ощущение, что он душу из меня вынул, потоптался на ней своими лаковыми ботинками и неумело запихнул обратно. Отвратительный гадкий человек! И намеки у него отвратительные! Но глаза красивые…

Слава богу, была Кики, которая мучиться тяжелыми мыслями мне не позволила.

– Дедушке в наследство досталась маленькая ювелирная лавка – на Мойке, по соседству с будущим особняком, – бодро принялась рассказывать Кики, когда мы снова вышли на улицу. – Прежде в той лавке только и делали убогие браслеты из года в год. А дедушка за границей выучился, в Италии. Когда в Петербург вернулся, очередь в его лавку была длиною с Невский! А потом расширяться надумал, выкупил это здание на Большой Морской, организовал мастерские, лучших мастеров со всей России набрал. И на обучение их никогда не скупился.

– Особняк тоже он выстроил?

– Конечно! Вместе с фабрикой и начал строительство. Для нас, для трех внуков. Марго, он необыкновенно любил нас – души не чаял. Мечтал, как вырастим, обзаведемся семьями – будем все дружно жить в одном большом доме. Наивные мечты стариков…

Тема вражды между братьями для нее была болезненной, это очевидно. Чтобы не спугнуть Кики, я скорее переменила разговор:

– Но Георгий Николаевич успешно продолжает дело вашего дедушки, как я вижу.

– Смеетесь? Георг ничего не смыслит в ювелирном мастерстве. Да, он отличный управленец, но во всем что касается искусства… полный ноль. – Кики снова необыкновенно тяжко вздохнула. – Гриша – вот кто должен быть наследником дедушки. Он поразительные успехи делала в юности! До того, как ушел в свою проклятущую журналистику.

Пояснять ничего Кики не пожелала. Тем более что мы как раз подошли к авто.

– Как же я устала, Марго… – бесцветно произнесла Кики, падая на водительское сидение. – Мой муж тот еще кровопийца. И братец не отстает. Не представляю, как я поведу авто. Может, возьмем извозчика?

– Если хотите, я могу повести, – вдруг предложила я.

А что? Автомобили начала двадцатого века наверняка работают по тому же принципу, что и двадцать первого.

– Вы умеете? – насторожилась Кики. И махнула рукой: – попробуйте. Этот автомобиль уже столько пережил, что лишняя вмятина ничего не изменит.

И спрыгнула с водительского места, освобождая путь мне.

Автомобиль был невероятен. Маленькая табличка под лобовым стеклом гласила «The Silver Ghost»5: кузов у него и правда был посеребренный, отражающий холодный ноябрьский день не хуже зеркала. Огромные колеса, открытый верх, мягкие сиденья внутри и простенькая приборная панель. «Роллс-Ройс» был праворульным, но я четыре года ездила на «Тойоте», так что сориентировалась быстро. Швейцар услужливо помог завести мотор – и автомобиль тронулся необыкновенно мягко. Честно, после вождения Мишеля я ожидала худшего! Но авто и впрямь походило на призрака – плавный и достаточно шустрый.

Оглядываясь назад, почему-то громко расхохоталась Кики:

– Глядите! Там в окне мой братец!

– Где?!

– Да он чуть шею не свернул, когда вы сорвались с места. Где вы научились водить, да еще так лихо?

Я лишь пожала плечами – что я могла ответить? Хотя и правда удивительно, что, ненавидя школьную физику, с любой техникой – автомобилями, электроприборами, компьютерами – я моментально находила общий язык.

– А у меня к вождению совсем нет способностей, – снова вздохнула Кики. – Георг говорит, это у меня от матушки: помню, она тоже не могла тронуться с места, не задев выездные ворота. Георг говорит, я во всем на нее похожа. Может, это и так.

– Вы, наверное, рано потеряли маму. Как и Надюша, – от души посочувствовала я.

А Кики воззрилась на меня с крайним удивлением:

– Боже, вы так говорите, Марго, словно матушка… умерла.

– А это не так?.. – мысленно чертыхнувшись, ляпнула я.

– Типун вам на язык! Она жива и здорова, слава богу. Так же, как и папенька. От них вчера лишь пришла открытка из Бадена. А впрочем… в каком-то смысле вы и правы. Я как Надюша: совсем не знала своей матери. Ваша тезка и моя матушка – та еще ветреница, сказать по-правде. Ей было семнадцать, когда она без памяти влюбилась в нашего папеньку, Николая Драгомирова, журналиста и подающего надежды молодого писателя. Папеньке уже шестьдесят три – а он все еще продолжает подавать надежды. Наш дедушка был резко против этого брака, а матушка в один прекрасный день взяла да и сбежала из отчего дома. Они уехали в Европу: обвенчались в Париже, жили какое-то время на юге Франции. В Монако на свет появился Георг, и братцу еще месяца не исполнилось, когда моя матушка-кукушка отправила его с кормилицей в Россию. К дедушке. Своим плачем он мешал нашему отцу писать романы. Через два года та же судьба постигла Гришу, а еще через девять лет – меня. Правда, в отличие от братьев, я родилась в Бицау. Вы знаете, где находится Бицау?

– По-правде сказать, нет…

– Вот и я не знаю, – развела руками Кики. – А я там родилась.

Оторвав взгляд от дороги, я поглядела на Кики и сочувственно покачала головой. Кажется, у нее с братьями детство было не менее печальным, чем у Нади.

– С тех пор вы ни разу не видели вашу мать?

– Ну что вы – конечно видела! Примерно раз в пять лет матушка начинает бракоразводный процесс с папенькой. Со скандалом, оповестив все газеты, она приезжает в Россию и ровно два месяца сжигает в камине каждое пришедшее от отца письмо. Потом за нею приезжает папенька, и… ох, лишь Шекспир в силах описать глубину той драмы, что происходит здесь в такие дни. Зато потом наши родители снова наглядеться друг на друга не могут – и уезжают в очередное свадебное путешествие.

– Вижу, вы обижены на родителей… Георгий Николаевич поэтому носит фамилию деда? Тоже из-за обиды?

Кики с сомнением пожала плечами.

– Я об этом не думала. Наверное. Георг всегда был таким – жестким и принципиальным. А еще заносчивым без всякой меры: вечно ему надо быть первым и лучшим. Собственно, и он и был лучшим. В учебе, в делах, в отношениях с девицами… – она понизила голос до шепота: – скажу вам по секрету, Марго, когда Георгу было пятнадцать, он соблазнил мою гувернантку!

Ну точно. Я же говорила о тараканах? А у моего нанимателя фетиш гувернанток. Спасибо тебе большое, милый братец Яша: надеюсь, ты икнешь сейчас особенно громко.